Я – меч, я – пламя! - Страница 124

124

Когда Артузов, доложив Сталину суть дела, попросил разрешения на задержание Литвинова и очную ставку с Заковским, вождь, подумав, ответил:

– Товарищ Артузов, а ви меня не путаете с товарищем Вышинским? Мне кажется, по этому вопросу ви должны к нэму обращаться.

– Хорошо, товарищ Сталин, завтра обратимся. Разрешите идти?

Вождь ходил по кабинету, думал о чем-то, игнорируя последний вопрос.

– Скажите, товарищ Артузов, а почему ви у меня не спрашивали разрешения, когда арестовали Заковского? Как я понимаю, у товарища Вышинского ви тоже разрешения не спрашивали.

– Я не мог поступить иначе, товарищ Сталин. Он узнал слишком много об Ольге, была опасность, что даст задания своим людям, пока мы будем утрясать все формальности.

– Я скажу по-другому, товарищ Артузов. – Вождь направил чубук своей трубки ему в грудь. – Ваша совесть коммуниста не дала вам возможности действовать по-другому. Ви пошли на серьезное нарушение, потому что знали: нельзя дать возможности действовать врагу, ибо последствия могут быть такими, что ви себе этого никогда не простите. Почему же ви теперь спрашиваете меня? Спрашивайте свою совесть.

– По совести, его надо было задержать еще месяц назад.

– Так почему же ви этого не сделали? Вас никто за руки не держал. Ви можете идти, товарищ Артузов.

«Умеет товарищ Сталин поставить задачу… что бы ты ни делал, захочет – наградит, а захочет… не будем о грустном. Но желание свое он дал понять недвусмысленно». Выйдя в приемную, Артур Христианович, воспользовавшись одним из многочисленных телефонов, стоящих на столе у Поскребышева, позвонил в свое управление.

– Анатолий, это я. Бери группу, встретимся возле подъезда, в котором ты уже сегодня был. Вернее будет сказать – был вчера. Я подъеду туда через пятнадцать минут.

В подъезде поднялись на нужный этаж. После громкого стука последовала команда ломать дверь. Литвинова в одной пижаме упаковали в пальто и потащили вниз по лестнице, а дамочке, громко орущей на смеси русского с английским и пытающейся перекрыть своим телом проход, легонько дали под дых, чтобы не мешала. Артузов подумал: если бы у него были таланты к рисованию, он бы непременно постарался передать то выражение на лице наркома, с которым его вывели из квартиры.

Когда Литвинова усадили в пустой комнате с единственным столом посредине на прикрученный к полу стул, дар речи вернулся к нему, и он начал кричать и требовать. Стоящий рядом молчаливый сержант по едва заметному кивку Артузова сильно ударил арестованного открытой ладонью по макушке, грубо прервав начавшуюся речь.

– Максим Максимович, перед вами бумага и чернила. Ваша задача: вначале изложить разговор, который состоялся у вас сегодня с гражданином Заковским, а затем все, что привело к этой беседе…

– Вы по… – На этот раз его хлопнули по макушке без сигнала Артузова.

– Через пятнадцать минут на очную ставку с вами приведут гражданина Заковского. Постарайтесь к тому времени написать достаточно, чтобы не разочаровать нашего сотрудника, который будет дальше с вами работать. Иначе придется познакомиться с одним из наших немногочисленных заключенных. У него на вас очень большой зуб. Числится он без вести пропавшим, как и его напарник, зарытый в подмосковном лесу. По плану и он должен был лечь рядом, но та самая девушка, которую вы мечтаете сжить со свету, уговорила всех принимавших решение не торопиться и дать человеку возможность проявить себя. Чтобы вы понимали, о ком идет речь, подскажу – начальником у них был безвременно усопший Зиновий Борисович. Я с вашего разрешения удалюсь часа на два, день был сумасшедший, а потом почитаю показания.

– Я ничего не буду писать, пока мне не дадут возможность поговорить с товарищем Сталиным! Вам это с рук не сойдет! Очень скоро вы горько пожалеете, что связались со мной!

Артузов весело засмеялся:

– Приятно, что вы в такие годы сохранили юношеский максимализм и детскую наивную веру в свою несгибаемость. Но пришла пора взрослеть. И еще одно. Я, безусловно, польщен вашей заботой о моем будущем, но настоятельно рекомендую вам подумать о своем настоящем. Вы не представляете, какой долгой бывает ночь и как много может измениться до утра в вашем моральном и физическом облике. Не старайтесь заполнить эти пробелы в своих знаниях, Максим Максимович, воспользуйтесь добрым советом, беритесь за ручку и бумагу.

Он вышел из комнаты, оставив Литвинова размышлять над поворотами судьбы. А Максим Максимович был человек упрямый, свято верящий в свою неприкосновенность.

«На понт меня решили взять! – ему вспомнилась фраза из далекого белостокского детства. – Ничего у вас не выйдет. Айви не тронули, значит и английское, и американское посольства уже в курсе дела. Посмотрим, как вы завтра запоете».

Через несколько минут в камеру заглянул мужчина с капитанскими ромбами.

– Не пишет? – задал он риторический вопрос сержанту, стоящему за спиной. – Веди в камеру. Заковский еще минут сорок будет писать, потом перечитывать все, подписывать. Как раз гражданин настроится на продуктивное сотрудничество.

Бесцеремонно подняв Литвинова со стула, сержант потащил его вдоль подвала к двери, в маленьком окошке которой виднелся свет. В небольшой камере стояли двухэтажные нары. Верхняя полка была занята, лежащий на ней мужчина лет тридцати читал какую-то книгу. Взглянув на вошедших, он ловко спрыгнул вниз, обул толстые разбитые войлочные шлепанцы и радостно поздоровался.

– Наконец-то компания! Здравствуйте, Максим Максимович! Не чаял вас увидеть. Надолго? Если надолго, надо белье принести, – обратился он к сопровождающему сержанту.

124